— Это было не слишком разумно,— лениво бросила девушка. Кот разлёгся на её плечах, точно меховой воротник.
— Да неужели? — буркнул Пётр, вытирая пот со лба. У него уже начинала проклёвываться пока неясная теория, что же такое на самом деле этот «город без имени», куда он попал. Слишком много он тут видел знакомых или даже хорошо известных ему деталей! Хотя бы те отвратительные останки, на которые наткнулся только что.
— А что с «пророками»? — спросил он, глянув на указатель.— Они опасны?
— В зависимости от того, что говорят. И от того, веришь ли ты в их слова,— пояснила Алиса, рассеянно почёсывая кота за ухом. Петр, молча повернул в улочку пророков.
И снова стены цвета зеленоватой сепии, а в них ниши, некоторые пустые, некоторые заняты существами, которые, казалось, дремали или погрузились в глубокие размышления. Там была женщина с одновременно прекрасным и страшным лицом, как бы составленным из кожистых вуалей. В её огромных очах заходило солнце, а красные вороны опускались на лишённые листьев ветви. Был человек без губ, с жёсткими бумажными брыжами, он смотрел прямо перед собой тёмными круглыми, как у совы, глазами, в которых таился страх. На лице его как будто отразились все печали мира.
Пётр только головой покачал, проходя мимо. Переулок заканчивался тупиком. Без особого удивления он увидел резную колыбельку с распятием в изголовье. Колыбель мерно раскачивалась, её толкала ладонью фигура в голубом пышном плаще с капюшоном. Рядом на земле валялись части скелета. На обшарпанной стене за плечами фигуры висела потрёпанная марионетка — точно извращённая пародия распятого Христа. По верху стены расселись рядком чёрные птахи неведомой породы, их глазки-бусинки неприветливо разглядывали пришедшего, точно раздумывали, выклевать ли ему глаза прямо сейчас или ещё чуток подождать. Ниже, на потрескавшейся штукатурке, виднелась надпись на латыни: «IN HOC SINGO VINCES».
— Под каким знаком? — спросил Пётр.
Полозья колыбельки постукивали по неровной мостовой. Звук эхом отбивался от пустых стен.
— Под каким знаком?!
Фигура пророка подняла голову, но под капюшоном была лишь темнота.
— Каждый побеждает под своим,— был ответ, произнесённый сухим, шелестящим голосом, точно тасовали пергаментные карты.
— Да? А мой какой же? — с горечью спросил Пётр.— Может, тот самый проклятый кот, что преследует меня с детства?
— Кот — это символ твоей гордыни,— ответил пророк, а какая-то птаха глумливо застрекотала.
— А девушка? Пророк молчал.
— Похоть?..— подсказал Пётр.
Пророк покачал головой, окутанной капюшоном, точно одновременно и кивал, и отрицал его слова.
— Плохо ты мне помогаешь,— буркнул художник. А в ответ услышал тихий, свистящий смех.
— Пророки и не должны помогать. Они... пророчествуют.
— А что ты мне напророчествуешь?
— Следуй за розой.
Наступило продолжительное молчание.
— Это всё?
Несколько птиц перепорхнули на марионетку и принялись нехотя её клевать. Молчание длилось, и Пётр пошёл обратно, решив, что больше ничего нового тут не узнает.
Пётр только теперь заметил, что у указателя имелась ещё одна маленькая стрелочка, указывавшая в глубь разноцветного бульвара. Надпись на ней гласила: «ДУРАКИ».
«Вот это как раз для меня,— подумал он, направляясь вверх по улице.— Как бы там ни было, но я всё-таки кретин».
По дороге ему попались другие таблички — «Жрицы», «Маги», «Отшельники»... Когда же увидел «Повешенных» и «Колесницы», то понял, что все эти названия связаны с картами Таро. Он протискивался между пышными и жёсткими юбками дам, обходил торчащие-шпаги кавалеров в разноцветных шапочках, неуклонно следуя по стрелкам. Последняя висела на столбике на самом краю террасы, выразительно указывая вниз, за барьер. Пётр расхохотался: насколько он помнил карту «ДУРАК», там изображен был молодой человек, беззаботно ступающий в пропасть.
— Нет уж. Спасибо, не воспользуюсь,— громко произнёс он.
С террасы открывался очаровательный вид на поголубевшее небо. Кое-где на просторе величаво покачивались сапфирно-золотые рыбьи великаны, а прямо напротив Петра посреди неба распускалась невероятно огромная — точно пурпурная туча —роза. Несколько минут он любовался великолепным зрелищем, потом оглядел террасу. И тогда заметил в ближайшей стене знакомую дверь.
— Есть роза. Ну и есть выход! — обрадовался он, кладя ладонь на ручку. Ручка поддалась, и Пётр, не раздумывая, переступил порог.
И снова он стоял на знакомом каменистом пляже, теперь усеянном гигантскими ракушками. Рядом он увидел девушку и кота. Они вглядывались в него, как будто чего-то ожидая. Он заскрипел зубами, сдерживая проклятие.
— Эта дверь открывается только в одну сторону,— произнесла Алиса, стоя неподвижно, с руками, брошенными вдоль тела.
Пётр со злостью дернул ручку ещё раз. Она рассыпалась у него в ладони на мелкие крошки, точно цветной мелок.
— Это Дверь в. Внутрь. Она не ведёт Туда.
— Ты всегда была такой деревянной? — сердито бросил Пётр.
Девушка свела брови.
— Да,— медленно ответила она.— Потому что была больна. И грустна. Поэтому предпочла перейти сюда. Там я была бы только духом...
— А я?! — сорвался он.— Кто я такой, блин? Тоже дух? Это всё тут,— он обвёл рукой вокруг,— это ж хреновы картины! Старый Бекса, Сентовский, Грач и бог знает кто ещё, кого я насмотрелся на выставках! Та роза,— он повернулся в сторону всё ещё висевшего на небосклоне цветка-гиганта,— это ж, блин горелый, Дали! Медитативная роза! А то хреновенькое солнышко — наверняка какой-нибудь Фразетта или ещё какой пачкун. Я что, внутри собственной головы нахожусь?! Ведь даже ты на самом деле не существуешь, это я тебя на-ри-со-вал.