Он проснулся в ночи и понял, что заснул сидя, полностью одетый. Горло и язык высохли от жажды. Вода из крана отдавала хлоркой, но он жадно напился, облив рубашку. Закашлялся, мокрыми ладонями протёр лицо, потом направился к тахте. Есть ли ещё смысл стелить постель? Который час?
Уличный фонарь нахально светил прямо в окно призрачным бледно-оранжевым светом, точно дух умершей мандаринки, если б такие существовали. Дверь в стене медленно открылась. Очень медленно. На фоне тёмного дерева появилось белое женское плечо, потом светлая волна волос и овал лица. Девушка в красном платье призывно тянула к нему руку. Пётр невольно сделал пару шагов. Коснулся приоткрытой двери, но вместо холодной стены ощутил под ладонью тёплую неровную поверхность. Ноздри уловили едва заметный запах морилки и неповторимый, ни с чем не сравнимый аромат старого дерева. Так пахнут чердаки довоенных домов, сараи и горные приюты в Бещадах. Пальцы девушки сомкнулись на запястье мужчины.
— Не бойся,— шепнула она.
Но он не ощущал страха, хотя, возможно, и стоило бы. Он знал это лицо с десятков своих эскизов. Оно столько раз сплывало на бумагу с кончика его карандаша, что Пётр мог бы нарисовать его с закрытыми глазами. И это тело, окутанное тонким шёлком платья, под которым проступали ясно различимые даже в полумраке соски. Девушка отступила на шаг, а мужчина, точно загипнотизированный, двинулся за ней. Когда он переступал порог, что-то вроде сгустка ржавого пламени проскользнуло у него под ногами.
Пётр на мгновение прикрыл глаза. Он слышал, как за его спиной с тихим скрипом закрывается дверь. По другую её сторону был ясный день. Хотя, вероятно, определение «ясный» оказалось несколько преувеличенным. Свет, струившийся с хмурого неба, напоминал цвет нежной сепии, как у натурального шёлка. Вокруг до самого горизонта расстилалась водная поверхность — такая спокойная, что поначалу производила впечатление твёрдого стеклянного зеркала. Простор этот сразу наводил на мысль о море или даже океане, но столь необычная гладкость воды скорее подходила бы озеру. Под ногами зашуршала галька.
Девушка по-прежнему держала Петра за руку. При лучшем освещении он теперь прекрасно видел мягкий овал её лица, светлые брови и ресницы, прозрачные глаза со смолистыми капельками зрачков и почти белые волосы. Она напоминала одну бледненькую актрисочку из фильма ужасов по сценарию Кинга. Ту, на которую некие одуревшие сопляки вылили ведро свиной крови — да ещё это невероятное красное платье. Между обнажёнными ногами девушки выписывал восьмёрки весьма самодовольный кот карминного цвета.
—Удрал с моей картинки, скотина? — беззлобно проворчал Пётр. Потом снова посмотрел на девушку.— Это ты раньше жила в моей комнате?
— Да.
— Соседка сказала мне, что ты покончила с собой.
— Возможно... Неважно,— безразлично ответила она. И, выпустив руку Петра, наклонилась и медленно, как бы в раздумье, погладила кота.
— Как тебя зовут?
Она ответила не сразу, почёсывая за ухом чёртова кошака, который мурлыкал точно целый оркестр.
— Алиса.
А кого еще можно встретить в кроличьей норке? Пётр оглянулся назад. Дверь — ни к селу ни к городу — красовалась прямо в обветренной скале. Высокий утёс возносился, казалось, почти под самое небо. Петр запрокинул голову и задумчиво свёл брови. Там наверху, на самом краю, беспорядочно теснились здания. Сцепившиеся вместе, точно грибные семейки или воюющие пауки, топорщившиеся бессмысленными галерейками, лестничками, кривыми балками, они скорее напоминали свалку, но это всё-таки были именно дома. Теперь уже полуразрушенные и опустевшие, но ведь когда-то кто-то все же построил это безобразное скопище и жил в нём.
— Что это за город? — спросил Пётр.
— Попросту город,— отозвалась Алиса.— У него нет названия.
— Как мы сюда попали?
— Вошли.
Пётр глубоко вздохнул. Какая же идиотка ему попалась! Блондинка снаружи, блондинка внутри. Приятный дурман, желание, которые он испытывал, рисуя её, куда-то улетучились. Сейчас, когда эта сексуальная длинноногая Алиса оказалась совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, она начала раздражать его своей рыбьей безучастностью и односложными ответами. В ней было столько же жизни, сколько в шпротине из банки.
Да и всё это странное место выглядело каким-то мертвенным. Неужели так выглядит потусторонний мир? А может, это попросту сон? Вполне вероятно. Глупый утомительный бред после травки.
В спокойной маслянистой воде неподвижно застыло отражение опустевшего города на вершине утёса. Неровный гребень обветшалых строений завис над обрывом, каждую минуту рискуя обрушиться вниз. Пётр пытался разглядеть наверху хоть какое-то движение — птица, крыса, всё равно кто,— но ничто не нарушало мертвенности пейзажа. Хотя ветер и насвистывал жалобные мелодии в скальных трещинах, ни малейшая рябь по-прежнему не нарушала безукоризненную гладь бескрайнего моря-озера. Пётр недоверчиво тронул воду носком ботинка. Поверхность слегка и как бы неохотно прогнулась, потом мелкие бисеринки янтарной жидкости перекатились по его кроссовке. Пётр нагнулся и опустил в озеро кончики пальцев. Он почувствовал лёгкую прохладу, а когда вынул руку, она по-прежнему была суха. Это оказалась не вода, скорее, нечто напоминающее ртуть. Копировавшая своим зеркальным отражением этот тревожный опустевший мир. Тёмные глазницы окон всматривались друг в друга, сверху вниз, точно столкнулись в зловещей борьбе воль. Тем временем спутники Петра успели отдалиться, не ожидая его. Они были единственными яркими пятнами в монотонном пейзаже цвета грязи и засохшей крови. Платье Алисы трепетало на ветру точно знамя, а пушистый кошачий хвост колыхался у ног девушки как блуждающий язычок пламени.